– Вот здесь живет Антонио.
Палома запрокинула голову и увидела ряд высоких окон, запертых и завешенных темными шторами. Видно, Антонио не любил распахивать не только душу.
– Уверена, там очень мило. – Палома вежливо улыбнулась.
А ведь с того момента, как Антонио, сославшись на неотложные дела, покинул гостиную дома своей матери, она больше не видела его. Интересно, только ли работа тому виной? Впрочем, он предупреждал, что самое главное – найти общий язык с его матерью. А в этом Палома, кажется, преуспела.
В приятных и неутомительных прогулках по музеям, художественным галереям и паркам прошло еще три дня. От Антонио по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Донья Долорес не докучала Паломе ненужными расспросами, но однажды за вечерним кофе вдруг решительно произнесла:
– Думаю, пора поговорить о том, что нам обеим не дает покоя. Спрошу прямо: ты находишь чудовищным то, что я занимаюсь поисками подходящей супруги для моего мальчика?
– Для меня это немного странно, – осторожно сказала Палома. – Разве самого Антонио прельщает идея предложить руку и сердце женщине, к которой он равнодушен?
– Еще как прельщает, в том-то и беда, – вздохнула донья Долорес. – Видишь ли, он уже был помолвлен однажды. Но свадьба не состоялась. Антонио сильно потрясло случившееся. С тех пор он считает, что в таком важном деле, как женитьба, сантименты только мешают.
– Он любил ее? – с замиранием сердца спросила Палома.
– Думаю, да. Честно говоря, мы никогда не говорили об этом. Антонио захлопнул дверь в свое прошлое и никого туда не пускает. Я не исключение. Так что, поверь, об этой стороне его жизни мне известно не больше твоего. Что же касается тебя, дорогая Палома, то я очень тепло относилась к твоей матери, бедняжке Кармен. И что греха таить, мне было бы очень приятно, если бы мы с тобой породнились. – Пожилая женщина с надеждой посмотрела на Палому.
– Расскажите мне о вашей дружбе с моей мамой. Я ведь толком ничего об этом не знаю.
– Ну что ж, мы познакомились давным-давно, еще в детстве. Я была моложе Кармен, и она практически заменила мне заботливую старшую сестру. Я многим обязана ей. Можно сказать, она открыла мне путь во взрослую жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду. – Донья Долорес вздохнула. – Я была подружкой на ее свадьбе. Мне и в голову не могло прийти, как печально для нее все кончится! Помню, мы мечтали о том, чтобы наши дети были так же дружны, как мы сами. Потом твоя несчастная мать покинула страну, а через несколько лет трагически погибла. Мне до сих пор ее не хватает. Пожалуй, она была единственной, кому я по-настоящему доверяла.
– Я и правда похожа на нее? – помолчав, спросила Палома.
Вместо ответа донья Долорес вышла из комнаты и мгновение спустя вернулась, держа в руках фотографию в красивой серебряной рамке.
– Взгляни.
С фотографии на Палому смотрела стройная молодая женщина, одетая по моде пятидесятых годов. И лицо ее как две капли воды походило на то, которое каждое утро улыбалось Паломе из зеркала.
– Потрясающе! – воскликнула она. – Теперь я вижу, что я действительно дочь своей матери!
– О да, и намного больше, чем Мария Кончита. Дело ведь не только во внешности. Твоя сестра чересчур легкомысленна, чересчур взбалмошна. Трагедия твоей матери как бы не коснулась ее… Хотя, признаюсь, сначала я хотела, чтобы Антонио женился именно на ней. Ведь тебя я совсем не знала, а Мария Кончита выросла на моих глазах. Как жаль, что мать оторвала тебя от твоих корней!
– Что вы сказали? – потрясение спросила Палома. – Моя мать?
– А разве не так? Разве не она настояла на том, чтобы ты жила и воспитывалась в Америке, вдали отсюда? Разве не она хотела сделать из тебя американку?
– Позвольте, все как раз наоборот. Это мой отец заставил нас уехать из Испании и буквально выставил из своей жизни! – горячо возразила Палома.
– Все из-за той женщины, не иначе, – мгновенно догадалась донья Долорес. – Он и сейчас прыгает вокруг нее на задних лапках. Честно говоря, терпеть не могу мужчин вроде твоего папочки. Ни воли, ни сердца. Нет, мне он решительно не нравится.
– Я тоже не могу сказать, что люблю его, – вздохнула Палома. – Помимо всего прочего, он лишил меня моей Испании.
– Что ж, – тепло улыбнулась пожилая женщина, – пора вернуть то, что было у тебя отнято.
– Я тоже так думаю. – Палома тряхнула головой. – Время пришло. Я хочу стать и стану настоящей испанкой.
– Ты не сочтешь меня бестактной, если я предложу начать со стиля одежды? Почему бы тебе не одеваться как все мы? Америка – чудесная страна, но, что до высокой моды, боюсь… – Донья Долорес выразительно замолчала.
– Понимаю. Моя одежда кажется вам купленной на дешевой распродаже, – усмехнулась Палома. – Что ж, почему бы и нет? С сегодняшнего дня все пойдет по-новому. Я наконец смогу стать той, кто я есть на самом деле.
– Браво, дорогая! С этой самой минуты ты начинаешь жить заново!
На следующее утро они направились в самый фешенебельный бутик Мадрида, и под чутким руководством доньи Долорес Палома выбрала себе несколько элегантных платьев, юбок и брюк. Пару раз, забывшись, она заглядывалась на подчеркнуто небрежные джинсы, простые, хотя и очень дорогие рубашки и на любимые бесформенные платья. И всякий раз ловила на себе осуждающий взгляд спутницы. Ничего не поделаешь, надо привыкать к новой жизни.
Едва придя в себя после турне по магазинам, Палома была отведена в салон некоей сеньоры Талли, модной визажистки. Та долго изучала ее лицо, потом также долго подбирала подходящую косметику. Для Паломы, никогда не увлекавшейся макияжем, все это казалось скучным и утомительным.